Мы живем в эпоху яростной борьбы за природные ресурсы. Следующим этапом станет уже война?, - таком вопросом задается Енджей Винецкий ("Polityka", Пльша). перевод статьи публикует ИНОСМИ.

Говорят, что армии и политики всегда готовятся к войне старого типа, а каждый новый конфликт застает их врасплох своим развитием. Поэтому в мирное время военные и политологи посвящают много времени прогнозированию, размышляя, что может послужить толчком к новому столкновению. При этом они исходят из предположения, что зная причину, можно будет избежать конфликта или, по крайней мере, предсказать, как он будет разворачиваться. 

Из отчетов, пишущихся стратегами и учеными для политиков, следует, что если бы букмекеры принимали ставки на мировые угрозы (а возможно кто-то уже это делает), самый малый выигрыш дала бы ставка на изменение климата или дефицит полезных ископаемых, от которых зависит наша цивилизация. Еще более низкий коэффициент получила бы комбинация этих двух явлений, поскольку они, говоря словами немецкого социального психолога автора эссе "Климатические войны" Харальда Вельцера (Harald Welzer), станут главным общественным вызовом современности. 

К счастью, на горизонте еще не маячат какие-нибудь глобальные конфликты, но государства и бизнес делают все возможное, чтобы застраховаться от (это понятие стало в последнее время очень модным) "сырьевых шоков" — аналогов "нефтяных шоков". Они хотят добиться этого, защитив важные для себя торговые пути, сохранив привилегии в международной торговле и источники будущих поставок. Сложно не заметить, что с окончанием холодной войны мы вступили в эру борьбы за ресурсы, и самое большое беспокойство вызывает факт, что в этой войне открываются все новые фронты.

Военные фронты 

Один из них проходит в Арктике, по пикам хребта Ломоносова — подводной горной гряды, которая доходит до Северного полюса. Лед в Арктике тает все быстрее, летом морские маршруты, сокращающие дорогу между Европой, Дальним Востоком и Северной Америкой на тысячи километров, становятся пригодными для судоходства без использования ледоколов. Увеличиваются шансы на то, что в ближайшие 10-летия несмотря на все сложности, которые подстерегают в этих неуютных краях, станет возможным доступ к еще нетронутым залежам нефти, газа, золота, бриллиантов и других, кроющихся на дне богатств. Поэтому арктические государства ведут жаркие споры о точном проведении границ своих экономических зон, и ключевым элементом является здесь хребет Ломоносова, претензии на который предъявляют Россия и Дания. В 2007 году его изучением занимался российский батискаф, который водрузил на дне под полюсом титановый флаг Российской Федерации и взял пробы скал для доказательства того, что хребет, а, соответственно, и зона под полюсом является продолжением российского континентального шельфа. В 2012 году аналогичную экспедицию организовали датчане. Тот, кому удастся убедить Комиссию ООН по границам континентального шельфа, получит в исключительное пользование кусок Арктики. 

Хотя арктические страны время от времени обостряют риторику и обозначают свое присутствие на дальнем севере, в целом дискуссия вокруг Арктики идет довольно мирно. Особенно если сравнить ее с моментами напряженности, возникающими при территориальных спорах с сырьевым фоном в других регионах мира. Дискуссии ведутся на Средиземном море, где Турция и Кипр не могут прийти к договоренностям по поводу недавно обнаруженных газовых месторождений; Великобритания сохраняет контроль над Фолклендскими (Мальвинскими) островами, где наградой за жесткое сопротивление Аргентине должны стать залежи нефти. 

Вызывают беспокойство перепалки Китая, Тайваня, Южной Кореи, Вьетнама, Брунея, Малайзии и Филиппин по поводу государственной принадлежности нескольких архипелагов небольших необитаемых островов, вокруг которых могут находиться ценные месторождения. Из-за этого на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии еще не удалось развернуть интеграционный проект, подобный Европейскому Союзу. Там нет под рукой модели примирения по образцу франко- или польско-немецкого сближения, а боевой настрой остается гораздо более горячим, чем в Европе. Кроме того ему сопутствует усиливающийся антияпонский национализм в Китае и возрождающийся имперский национализм в Японии. 

С тех пор как в сентябре 2012 года японское правительство купило у частных владельцев острова Сенкаку (в Китае их называют Дяоюйдао), не проходит и месяца без демонстративного выхода в море береговой охраны одной из сторон или пролета (хотя бы исследовательских) самолетов. После покупки островов с протестами выступили жители сотни китайских городов, по Китаю прокатилась волна погромов японских торговых центров и ресторанов, а также поджогов японских машин, в том числе полицейских. Японские автомобильные и экономические гиганты приостановили производство на заводах в Китае, а китайские туристы стали бойкотировать Японию. 

К островам направилась армада рыболовецких катеров и патрульных кораблей флота, собственной армадой прибыли суда из Тайваня, который тоже считает острова своими. Биржа в Токио отреагировала паникой и падением, перепуганные аналитики сразу же заявили, что спор с Китаем может стоить Японии больше, чем землетрясение 2011 года. Пока предсказания не сбылись, поскольку обе страны избегают прямого военного конфликта, зато при каждом удобном случае прибегают к богатому арсеналу провокаций и взаимных обвинений. 

Стратегия подстраховки 

Из-за спора вокруг Сенкаку/Дяоюйдао в 2010 году Япония на два месяца приостановила импорт редкоземельных металлов из Китая и начала искать новых поставщиков, планируя открыть свои рудники в Австралии, Монголии и во Вьетнаме. Дисбаланс между поставщиками и клиентами вызывает во многих странах такое же беспокойство, как территориальные споры. Это явление знакомо и Европе, которая пережила газовые кризисы, вызванные Россией. В одном 2009 году их болезненность на собственном опыте пережили 18 европейских стран, когда Москва перекрыла вентиль Украине. Как редкоземельные металлы (из-за ограниченного масштаба их добычи), так и природный газ (поскольку он идет по трубопроводам) отлично играют роль инструмента политического давления. В случае газа — на транзитные страны. Поэтому они (как Польша в Свиноуйсьце) стараются строить газовые терминалы, чтобы пользоваться сжиженным газом, который перевозится водным путем. Он стоит дороже, зато нет риска, что кто-то перекроет трубу. Трубопровод ограничивает выбор поставщиков, а сжиженный газ, как нефть, можно привозить из любого места. Конечно, при условии функционирования океанского судоходства. Сейчас гарантом его безопасности служит американский флот, который следит за проходимостью многих узких мест морской торговли, в том числе Ормузского пролива, по которому идет пятая часть добываемой в мире нефти. Другие государства, в особенности те, что зависят от торговли с Китаем, также развивают свой флот. 

Одна из стратегий, которая должна помочь застраховаться от дефицита ресурсов или прекращения поставок, это переход на самообеспечение (при наличии собственных месторождений). Бывает, что руководство государств, где эксплуатацией природных ресурсов занимаются заграничные компании, не сдерживают национализационных порывов. В 2012 году Аргентина национализировала крупнейшую в стране нефтяную компанию, поскольку ее прежний испанский владелец мало инвестировал в развитие предприятия, чем обрек аргентинцев на импорт нефти. Дискуссия о национализации рудников идет в ЮАР, а президент Замбии Майкл Сата (Michael Sata) заработал политические очки на критике китайского присутствия в замбийской добывающей промышленности. 

Черное пятно

В предсказаниях политического, экономического и военного будущего мира в эпоху изменяющегося климата плохие прогнозы неизменно звучат в отношении Африки. Там разворачивается новая гонка, практически повторяющая колониальную борьбу за то, кто застолбит для себя самые ценные месторождения, которыми природа не поскупилась одарить Африку. Первую скрипку играют в этой сфере китайцы: уже в 1990-е годы они опередили всех мировых конкурентов, с успехом завоевав расположение африканских лидеров и получив лицензии на добычу. Однако основная проблема континента связана не с уменьшением запасов природных ископаемых. Наоборот: конфликты вспыхивают в регионах, где их много, как в Конго. Драмы бывают связаны и с такими ресурсами, которые обычно не выступают в роли предмета интереса геологов. 

По сравнению с тем, что происходит в суданских государствах, Арктика и раздоры на Дальнем Востоке выглядят незначительными. "Судан — это первый случай, когда можно сказать, что климатические изменения стали непосредственной причиной гражданской войны и волны насилия", — пишет Харальд Вельцер. В течение 40 лет пустыня в Судане передвинулась на 100 километров к югу, опустынивание чувствуется также в соседних странах — Чаде, Центральноафриканской Республике, части Кении и Эфиопии. Их жители каждый день ведут борьбу за жизнь: они практически поголовно занимаются скотоводством и болезненно переносят засухи, которые с немилосердной регулярностью навещают регион, уничтожают стада и ограничивают доступ к источникам воды. Племена пастухов, конкурируя за доступ к водопою и хорошим пастбищам, берутся за оружие, а отсюда — один шаг до гражданской войны, как в случае отделения Южного Судана или геноцида в Дарфуре, а раньше — резни в Руанде. Из всех этих мест бежали миллионы беженцев, которых все чаще называют "климатическими".

Меняющийся климат и классический сырьевой шок привели к крупнейшей политической трансформации последних лет. В 2010 году от России и Украины до Казахстана прокатилась волна жары, урожаи были плохими. В итоге Москве стала искать поставщиков зерна, а одновременно ввела вместе с Украиной пошлины на вывоз пшеницы. Ситуация заинтересовала спекулянтов, почувствовавших грядущее повышение цен. Оно произошло на рубеже 2010-2011 годов. Продовольствие в мире стоило дороже, чем когда-либо в предыдущие два десятилетия, и это касалось и капусты в Кореи, и перца чили в Индонезии, и лука в Индии (основы местных кухонь). Повышение цен было наиболее ощутимым в странах, импортирующих большие объемы зерна, в первую очередь — в государствах северной Африки. Дорогая еда послужила катализатором так называемой Арабской весны, которая свергла лидеров нескольких стран и принесла Сирии гражданскую войну. Такое развитие событий предвидела Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН (FAO). Это хороший урок, показывающий, что предсказания экспертов иногда сбываются.

Вода и война

В плане будущих войн предсказатели в своих хрустальных шарах видят не столько межгосударственные конфликты, сколько, скорее, государственные перевороты, революции, гражданские войны, стремительный рост волны беженцев, который приведет к ужесточению миграционного законодательства в странах, которые пощадила судьба. Впрочем, последствия урагана Катрина в Новом Орлеане показали, что от грядущих перемен не застрахованы даже самые богатые государства, ведь даже США не смогли предотвратить уничтожение одного из своих городов.

"Может ли дефицит воды стать причиной Третьей Мировой войны?" — задавался недавно вопросом профессор Майкл Клэр (Michael Klare) из американского Hampshire College. Клэр, занимающийся исследованием сырьевых шоков, к сожалению, не дает ответа на этот вопрос, однако указывает на возрастающее значение воды в мировой политике. Споры по поводу принципов пользования большими реками стали политическим лейтмотивом на Ниле, Меконге, Инде и реках Средней Азии, где из-за строительства плотин лежащие ниже по течению страны лишаются достаточного количества воды. Насколько серьезным источником напряженности могут стать гидрологические проекты, показывают подсчеты ООН, согласно которым к 2025 году две трети населения Земли будут проживать на территориях, которым угрожает дефицит воды. Самые проблематичные в этом смысле регионы — это Южная Америка, Средняя Азия, а также два самых многонаселенных государства мира — Индия и Китай. Так что, может быть, у букмекеров следует делать ставку на воду?