В 1986 году руководство СССР приняло решение отказаться от реализации амбициозного проекта по «повороту рек». Подготовка к нему шла долгие годы. Согласно замыслу, часть стока северных и сибирских рек планировали с помощью гигантских каналов перенаправить на юг, в засушливые регионы страны. О том, что представлял собой грандиозный замысел и почему он потерпел крах, в рамках проекта RT «Незабытые истории» рассказал экономист, эколог, гидролог, научный руководитель Института водных проблем РАН Виктор Данилов-Данильян.

«Канал длиной 2550 километров»

— Виктор Иванович, хотелось бы начать с самого понятия «поворота рек». Многие уже забыли об этом грандиозном проекте, а те, кто о нём не слышали, могут подумать, что советская власть собиралась поворачивать вспять течение рек.

— Выражение «поворот рек» придумали писатели и журналисты для обозначения этого проекта. Чаще всех его использовал писатель, главный редактор журнала «Новый мир» Сергей Залыгин. И это выражение широкая публика услышала от него. На самом деле речь шла о «перераспределении стока реки», то есть об изъятии части стока и направлении его не по руслу, а в другом направлении при помощи канала или трубопровода.

Если говорить о Сибирской переброске, то речь шла об Оби. У неё предполагалось забрать примерно 6% годового стока и направить в регион Аральского моря.

— Море к тому времени уже начало постепенно мелеть?

— Да. Проблема с Аралом возникла из-за того, что две впадающие в него реки — Амударья и Сырдарья — оказались полностью зарегулированными. Сток Амударьи полностью забирался на хозяйственные нужды, и река до моря не доходила. У Сырдарьи в особо многоводные годы ещё что-то впадало. Общий сток двух рек до того, как началось гидростроительство, составлял 90 кубокилометров в год.

— Что такое кубокилометр?

— Кубокилометр — это миллиард кубометров, а кубометр — это тонна воды. Кстати, типичный пример поворота рек — Большой Каракумский канал, который отводит воды Амударьи на запад, в Туркмению. Но тут речь идёт об относительно небольшом расстоянии, а в проекте «поворота» Оби территориальный масштаб был совсем другой.

— На каком участке собирались брать из неё воду?

— Уже после впадения Иртыша, примерно в районе Ханты-Мансийска. С учётом рельефа это удобнее, чем брать откуда-то выше по течению.

— Каковы были параметры этого канала?

— Длина должна была составлять 2550 км, ширина — до 200 м, глубина — до 16 м, а общий объём переброски — 27,2 кубокилометра в год.

— Этот канал мог бы решить проблему Арала?

— Проблему Арала он не решил бы. Если брать тот проект, который представлялся в Госплан на госэкспертизу в 1983 году, то там для Аральского моря не предусматривалось ни капли.

Всё должно было пойти на орошение и кое-где для водоснабжения населённых пунктов. Речь прежде всего шла о Средней Азии, особенно об Узбекистане.

Тогдашний глава Узбекской ССР Шараф Рашидов был главным «толкачом» этого проекта. Но, конечно, план предусматривал, что часть транзита достанется и тем районам, через которые планировалось вести канал, в том числе Курганской и Оренбургской областям.

— Видимо, речь шла об увеличении урожая хлопка, который в СССР в те годы был одной из важнейших статей экспорта?

— Да, всё затевалось ради хлопка. Это было стратегическое сырьё. И к 1980-м все возможности расширения производства хлопка традиционными технологиями уже были исчерпаны, именно по причине отсутствия дополнительной местной воды.

Ядерные взрывы для народного хозяйства

— Когда появилась сама идея такой переброски воды?

— Ещё в XIX веке киевским школьником была высказана такая идея, но всерьёз о ней задумались в 1930-е годы прошлого века, а проектная разработка началась в конце 1970-х годов. В изучении научных аспектов проекта принимали участие около 100 НИИ самой разной направленности. Это была грандиозная затея. Что такое переброска 27 млрд тонн воды ежегодно? Для сравнения: всей нефти в России мы добываем 500—600 млн тонн в год. Но это ведь только то, что касается Оби, а был ещё и проект Северной переброски, когда часть стока Северной Двины и Печоры хотели перенаправить в бассейн Волги.

— А зачем это было нужно? Таких проблем с водой, как в Средней Азии, в Европейской части России нет.

— Первоначально это задумывалось из-за снижения уровня Каспийского моря. В 1970-е годы он очень сильно и резко упал. Пристани и береговые сооружения в ряде мест оказались недееспособны, вода от них отступила. К тому же были и мелиоративные нужды в Калмыкии, Астраханской области, и волжской воды не хватало ни для народного хозяйства, ни для подъёма уровня Каспия. В отличие от Аральского моря, о котором при переброске части стока Оби никто не заботился, в этом проекте задача повышения уровня Каспия была приоритетной.

По мере разработки проекта выяснилось, что уровень моря начал подниматься. Для Каспия, как оказалось, периодическое изменение уровня — это естественный процесс.

Стабильные периоды обязательно сменяются подъёмом или спадом, но эти процессы остаются плохо изученными. Причин таких колебаний называют много, но гидрологи уверены, что изменения на 90% связаны с режимом осадков.

— В случае Северного проекта, как я слышал, дошло и до практической реализации. Более того, для создания будущего канала в рамках секретного проекта «Тайга» в 1971 году даже провели три экспериментальных подземных ядерных взрыва, в результате которых образовалось озеро Ядерное. Всего планировалось произвести 250 таких взрывов, но после того, как об этом узнали на Западе, пришлось всё приостановить.

— Да, это было в малонаселённом районе на севере Пермского края. Северный проект начали реализовывать до того, как он прошёл госэкспертизу в Госплане СССР.

Но тут дело было не в гидростроителях, а в атомщиках. Испытания ядерного оружия во всех средах были запрещены, и поэтому они очень хотели использовать новые типы зарядов для мирных взрывов, что не запрещалось международными договорами.

Сама экспертиза проектов в Госплане состоялась в 1983 году.

«Привлекал масштаб проекта»

— Насколько это был серьёзный барьер на пути к реализации проекта?

— Экспертная комиссия в Госплане работала очень серьёзно. В неё входили чрезвычайно авторитетные и опытные люди. Для каждого конкретного проекта формировалась временная подкомиссия. В случае необходимости организовывали экспедиции, чтобы на месте всё изучать, заказывать и проводить эксперименты и т.д. Заключение делала подкомиссия, и оно уже поступало на комиссию, которая изучала и обязательно обсуждала его, а не сам проект.

Так вот, по Сибирской переброске заключение подкомиссии было, скажем так, заведомо непроходным. Причём на подкомиссию никто не давил. По этому проекту, если не ошибаюсь, было порядка 120 замечаний, и они были очень серьёзные. В частности, отмечалось, что затраты на реализацию проекта занижены по меньшей мере в полтора раза.

— А какую сумму заложили на реализацию проекта?

— Больше 10 млрд рублей. Чтобы лучше понять, сколько это в современном измерении, напомню, что тогда один доллар официально стоил 60 копеек.

Это колоссальные средства для экономики СССР. Подкомиссия посчитала, что сумма в полтора раза занижена, а некоторые члены подкомиссии считали, что в два раза.

— Так что же решила комиссия Госплана, получив такое заключение?

— А вот тут началось политическое давление. Несмотря на замечания, экспертная комиссия проект в целом утвердила, но сказала, что он нуждается в доработке в соответствии с заключением подкомиссии. То есть что-то можно исправить и доделать.

Как раз в это время началась кампания против осуществления проекта. Противники были как из чисто научной сферы, так и из гуманитарной. Но не все учёные были против. Когда вопрос рассматривался на заседании президиума Академии наук СССР и президиум проект поддержал, академика-геолога Александра Яншина, который как бы возглавил движение противников переброски, там «поставили на место».

— Если взять сторонников реализации проекта, какими они оперировали аргументами?

— Я думаю, ими двигала лояльность к власти. Если сказали, что надо, значит, надо. Нужно в это поверить и делать. С другой стороны, многих привлекал масштаб проекта, у кого-то играли профессиональные амбиции. Кстати, противниками проекта были не гидрологи. На проект обрушились с критикой математики и географы: например, академик Владимир Котляков, который почти 30 лет возглавлял Институт географии РАН. Забавно, что лидер гуманитариев — противников переброски, Сергей Павлович Залыгин, редактор «Нового мира», был кандидатом технических наук по гидротехническому строительству.

«Хорошая мина при плохой игре»

— И, видимо, критика возымела успех, раз в августе 1986 года проект был окончательно закрыт и похоронен.

— Власть уступила не потому, что против проекта возражали видные учёные, писатели, журналисты.

Для реализации проекта нужны деньги, а денег после утверждения проекта в 1983 году не выделяли. Ещё года полтора возились с доработкой проекта, к этому моменту остро напомнили о себе экономические проблемы, не будем забывать и о политических переменах.

В феврале 1984-го умирает Андропов, Черненко на серьёзные решения был не способен по своему характеру, он просто выжидал.

— В 1985 году во главе страны встал Михаил Горбачёв.

— И Горбачёв тоже какое-то время тянул. Ну а потом стало совершенно очевидно, что средств на реализацию таких проектов в стране нет. И тут для власти движение противников проекта очень пригодилось. Оно позволило ей сохранить хорошую мину при плохой игре. Никто же не сказал, что работы по переброске прекращаются из-за нехватки средств. Заявлено было, что нет достаточного научного обоснования.

— Незадолго до закрытия проекта произошла авария в Чернобыле. Это событие повлияло на итоговое решение?

— Чернобыль, безусловно, повлиял. После него изменилось отношение к экологическим проблемам. До этого никто в верхах всерьёз экологию не воспринимал. А после аварии стали побаиваться последствий тех или иных действий.

Вода и мэр

— В нулевые Юрий Лужков стал неожиданно агитировать за возрождение идеи «поворота рек» и даже написал книгу «Вода и мир». Почему он вдруг так активно заинтересовался этим проектом?

— Я довольно хорошо знал Юрия Михайловича, и последний раз мы с ним встречались за несколько месяцев до его смерти. Он был человеком, чрезвычайно восторженно откликающимся на всё яркое, как ему казалось. У него ведь было много абсолютно дурацких проектов. Например, пустить городской транспорт по крышам домов.

— Вы серьёзно? Как это возможно?

— Да никак, это бред, но он об этом говорил. Вот он построил монорельсовую дорогу. Зачем она нужна? Абсолютно бессмысленная и ненужная штука. Или он хотел резать сосульки лазером, и таких идей у него был вагон и маленькая тележка. Но в каких-то случаях он быстро натыкался на неопровержимые доказательства идиотизма этих замыслов, а с «поворотом рек» он таких доказательств не видел.

И ему казалось, что реализация Сибирской переброски радикально улучшит отношения России с центральноазиатскими республиками.

Одним из аргументов Юрия Лужкова было то, что в Сибирской переброске поднять воду для преодоления водораздела надо всего на 109 метров. Но для того чтобы поднять 27 кубокилометров воды на такую высоту, нужно 10,2 млрд кВт⋅ч в год. В советские годы на Южном Урале предполагалось специально для обслуживания канала построить АЭС.

— Если такой проект реализовать в наше время, во сколько бы он обошёлся?

— Я делал примерные расчёты, с учётом инфляции и ряда других факторов, в том числе ужесточения экологических требований, что напрямую влияет на смету.

Получается где-то полтриллиона долларов! Это только главный канал. Но там же нужна ещё вся разводка, водохранилища и так далее, это уже триллион получается.

Очевидно, что это совершенно непомерные деньги.

— Сколько лет должны были строить канал?

— Чёрт его знает. Были прикидки, но это же всё очень условно. Проектанты закладывали лет 10—12. Мы прикидывали, и получилось, что и за 15 не выроешь.

— Как должны были копать?

— Обычной землеройной техникой, и, кстати, с тех пор ситуация в каналостроении практически не изменилась.

— Это была бы крупнейшая стройка в истории СССР?

— Да, безусловно.

— В последние годы мелькают сообщения о том, что можно, например, продавать воду из Алтая в Китай. Насколько это реалистично?

— Это просто бред, чиновники, которые про это говорят, даже не представляют, о чём говорят, сколько там воды. Таких проектов сейчас нет. Если что-то перебрасывать, то делать это нужно только с помощью трубопроводов и длиной не более 300—400 км, а строить каналы, тем более таких колоссальных размеров, уже не актуально. Но в мире сохранился, хотя и не очень большой, потенциал для разумной переброски воды, но делать это можно только после очень серьёзного анализа.

А что касается неравномерного распределения водных ресурсов, то нужно ориентироваться на экспорт не воды, а водоёмкой продукции. То есть такой, для производства которой необходимо много воды. Делать дёшево то, что другим обойдётся намного дороже, и продавать — это куда лучше, чем гнать воду за тысячи километров.

Водоёмкие отрасли — это сельское хозяйство, металлургия, целлюлозно-бумажная промышленность, химия, электроэнергетика. Кстати, в химии, например, соотношение затрат воды на единицу некоторых производимых продуктов достигает 1:20000. То есть для получения тонны продукции нужно 20 тыс. тонн воды. Как такое производство затевать там, где дефицит воды?

«Мы предупреждали о проблеме»

— Получается, у нас в этом плане ситуация намного благополучнее, чем в мире, и России такие проекты не нужны уже?

— Мы с 2014 года предупреждали о катастрофическом положении с водой в Крыму. Я в апреле 2014 года, то есть сразу после вхождения полуострова в состав России, написал подробную аналитическую записку: господа, ждите засухи.

Где только эта записка потом не ходила!

— Но почему так остро эта проблема возникла только сейчас?

— Нам дико повезло тогда, потому что с 2014 года по 2018-й, так уж сложилось, подряд были многоводные годы. С рисосеянием в Крыму после 2014 года, уже, конечно, покончено, но на всё остальное воды хватало. 2019 год был средним, но он был куда менее водным, чем предыдущие. А 2020 год оказался маловодным.

— Но что делать сейчас? Как решать эту проблему?

— Для начала надо провести хорошее исследование. Никто не знает, сколько подземной воды в Крыму. Данные геологоразведки в основном относятся к 1970-м годам прошлого века. С тех пор кое-что, конечно, бурили, но бурили как попало.

Пробурили, два года пресная вода, на третий стала что-то солоноватой, а на пятый уже вообще никуда не годится. Почему? Все объясняют просто — морская вода замещает. Мы посмотрели — ничего подобного, не морская вода замещает. Она по химическому составу другая, и море ни при чём. Какие там идут процессы, за счёт чего происходит засоление? Ну понятно, что из-за того, что берут из скважины больше, чем надо.

А чтобы знать, сколько надо, и чтобы эта скважина жила вечно, нужно знать, что происходит под землёй. А это там никто толком никогда не изучал — при Северо-Крымском канале не было нужды, а до него и наука не особенно умела это делать

Это смешно, но для того, чтобы сделать полное магнитно-геофизическое сканирование территории Крыма на 300 метров вглубь, нужно несчастных 250 млн рублей и три месяца работы, ну ещё какое-то время на анализ полученных данных.

Аппаратуру для магнитной геофизической разведки ещё в 1990-х таскали на ракетных тягачах, а сейчас она просто подвешивается к вертолёту, и он сканирует территорию — летит по прямой от западного берега до восточного, потом сдвигается на шаг скана и летит назад по параллельной прямой, потом снова сдвигается и так далее.

— Но ведь изучение проблемы не позволит её автоматически решить.

— Нужно изучить ещё и поверхностные стоки. Они же тоже толком не изучены. Крымские реки и мелкие, и убогие, и все, кроме одной, пересыхают, но у них свой характер есть, и надо это выяснять всё. Кроме того, существуют различные нетрадиционные технологии добывания воды.

— Например?

— И опреснение, и добывание воды из воздуха — это вполне серьёзная штука. Есть проект переброски, только не из Кубани (это маловодный регион, и взять там нечего), а из Волги. Через нереализованный проект канала «Волго-Дон 2» и Азовское море. Но, естественно, уже по пластиковым трубопроводам, в том числе и по дну моря. Всё это надо в системе рассмотреть и понять, что, где и как нужно для той экономики, какую мы хотим иметь в Крыму, конечно, с оглядкой на воду.

— Вполне логичный подход.

— Но этот вопрос до сих пор вообще никто не ставит.

«Спускать водохранилище нельзя»

— Если говорить о водных проектах, не могу не спросить вашего мнения об идее понизить уровень Рыбинского водохранилища. Как вы оцениваете перспективы такого проекта?

— Вопросом о возможности спуска Рыбинского водохранилища ещё в конце 1980-х годов занималась экспертиза Госплана СССР. Тогда единогласно решили, что это полный абсурд, коль скоро водохранилище построили и на тот момент уже полвека эксплуатировали, спускать его нельзя.

— Почему?

— Начнём с донных отложений. Если спустить воду, землю нельзя будет использовать из-за всей той гадости, что там скопилась, по меньшей мере лет 200, а по пессимистичным оценкам — и все 400. Убрать эту грязь невозможно — просто некуда.

Если спустить воду, то начнётся её выветривание с обнажившегося дна и разнос по окрестностям, резко ухудшится экологическое состояние территории, во всяком случае, по розе ветров. Придётся перестраивать транспортные схемы, схемы электроснабжения.

Если посчитать все эти убытки, даже не принимая во внимание обнажение дна, то по нынешним деньгам там получалось 0,5 трлн рублей.

Другое дело, надо ли было вообще его строить? Наверное, не надо, и это касается в принципе равнинных водохранилищ. Второй вопрос: если они построены, что делать? Выходит, что пока сохранять. Что будет через 50 лет, судить не берусь.

«Происходят удивительные вещи»

— Напоследок хотел бы ещё раз коснуться темы Аральского моря. Сейчас там есть Кокаральская плотина, которая обеспечивает подпитку так называемого Малого Арала, и ситуация в северной части бывшего моря понемногу улучшается. Но есть ли надежды на что-то большее?

— То, что благодаря этой плотине в Малом Арале почти восстановилась экосистема бывшего Аральского моря, хотя, конечно, и в гораздо меньших физических масштабах, факт. До какой величины эти масштабы можно расширить — не вполне понятно, нужны модельные расчёты. Но, в принципе, история Арала в последние годы обернулась неожиданной стороной.

Все думали, что Приаралье, прежде всего те участки, откуда море ушло, останется безжизненным, что никаких экосистем там не будет, и вообще полный караул.

Оказалось, что нет. Там, где за этим более-менее следили, уже подрастают саксауловые леса. Начинают формироваться экосистемы даже не очень типичные для тех мест. В общем, там происходят удивительные вещи, жизнь развивается по-своему, не так, как думали, и пока не очень-то спрогнозируешь, куда всё это приведёт.

Раньше казалось, что море умрёт — и всё, такая вот вечная могила будет. К счастью, оказалось, что это не так. «Природа знает лучше», как говорит один из законов экологии.

https://russian.rt.com/russia/article/827170-proekt-reki-povorot-sssr